— Позвольте, я попробую? — тихо спросил Мак у вдовы Гленнон. Она беспомощно кивнула.

— Леди? — окликнул он, и два девичьих лица с широко раскрытыми глазами снова появились в дверном проеме. — Если вы дадите нам с вашей мамой несколько минут поговорить, я буду рад послушать игру на гитаре и посмотреть прессованные розы перед тем, как уйду. Вас это удовлетворит?

— Я уверена, что Андреа не знает даже значения этого слова! — сказала старшая девочка.

— Да знаю я все!

— Вот и нет!

— Время идет, — сказал Мак, и снова наступила тишина, после которой раздался звук шагов, поднимающихся по лестнице.

— Ох, девочки, — вздохнула вдова, покачав головой. — Простите их, пожалуйста.

— Не нужно извиняться. Прошло много времени с тех пор, как я слышал хорошую музыку и рассматривал коллекцию прессованных роз.

— Вы очень добры. Иногда они выводят меня из себя. Но вы должны понять… они очень скучают по своему отцу… как и я. Когда это случилось… все было так неожиданно.

— Мистер Роби рассказал мне. Это случилось в таверне «Красная дверь», не так ли?

— Да. Так неожиданно. Он часто останавливался там, чтобы встретиться со своими друзьями — другими тренерами и жокеями. У них было что-то вроде клубного собрания. — Она сложила руки вместе и опустила голову. Ее пальцы нервно двигались. — Иногда кажется, что все произошло только вчера. И девочки… они восприняли это так тяжело. Вот, почему я, на самом деле, радуюсь сейчас, слыша, как они ссорятся, потому что долгое время они были погружены только в печальную тишину. Как я уже сказала, мы все очень скучаем по нему. Его улыбка… то, как он окликал всех нас, когда приходил домой… как он ходил… эта его легкая походка… его запах… его привычка постукивать себя по носу, когда не хотел, чтобы мы… О, простите, я погрузилась в воспоминания. Я уже поставила себя в достаточно неловкое положение.

— Все в порядке, — сказал Мак. — Я, конечно, могу понять, как… — Он осекся на полуслове, потому что только что сказанные слова вдовы заставили его задуматься. — Простите меня за неловкий вопрос. Но вы, кажется, сказали, его запах?

— Я хотела сказать, его аромат. Духи с запахом лайма, которыми он всегда пользовался.

— Запах лайма, — повторил Мак. — Что за аромат?

— Ну… это был аромат из флакона, которым он пользовался после бритья. Мне нравился этот запах, и, я думаю, что какое-то время он носил его в основном для меня, но после того, как он выиграл с ним несколько гонок, он стал думать, что лосьон приносит ему удачу и пользовался им перед гонкой. Вы знаете, у большинства жокеев есть какой-то талисман.

— Да, мне это известно. Но этот аромат лайма… он носил его, когда тренировал Немезиду?

— Уверена, что да, — сказала она. — Вы думаете, это имеет какое-то значение?

— Возможно. Позвольте спросить, вы помните, где именно был куплен этот аромат?

— Я уверена, что у меня есть флакончик… там должно было остаться немного. — Она встала. — Дайте мне взглянуть.

Пока ее не было, Мак услышал первые аккорды гитары, доносившиеся сверху. Звук заставил его улыбнуться.

Этот аромат лайма… интересно, если Эндрю Гленнон носил этот аромат, можно ли использовать его, чтобы позволить Немезиде вспомнить его счастливые времена? Что ж, попробовать стоило.

Через несколько минут вдова Гленнон вернулась с зеленым флакончиком, в котором плескалось около двух дюймов жидкости. Мак взял его и прочитал бумажную этикетку: «Морган и Палмер, Сент-Джеймс-Стрит, 721, Лондон». Он вынул пробку и вдохнул действительно приятный острый аромат лайма.

— Я бы предложила вам забрать бутылку, — пробормотала женщина, — но… вы же понимаете, почему я не могу этого сделать?

— Конечно, понимаю. — Он вернул пробку во флакончик и передал его ей. — То, что вы рассказали, может быть очень важным. Благодарю вас за уделенное время и предоставленную информацию. А теперь, — кивнул он, — я полагаю, мне было бы приятно послушать музыку и посмотреть на прессованные розы.

Когда он полчаса спустя покинул дом, вдова Гленнон тихо сообщила Маку у двери, что две девочки, которые убежали наверх сразу после того, как прошептали матери на ушко свой секрет, сказали ей, что он самый красивый «мальчик» из всех, что они когда-либо видели, и они очень надеются, что вскоре он навестит их снова.

— Буду иметь в виду ваше приглашение, — улыбнулся он и почтительно поклонился. — Еще раз спасибо и всего вам доброго.

С этими словами он вскочил на Мелоди, помахал двум девушкам, которые открыли ставни верхнего окна и высунулись, чтобы посмотреть на его отъезд, и повернул лошадь в сторону Лондона.

Глава тридцать шестая

— Восемь флаконов? — недоверчиво спросил Рубен, когда флаконы были выложены перед ним на столе в гостиной. — Ты, что, собирается в этом искупаться?

— Да, — ответил Мак.

На следующее утро, едва солнце успело взойти, и ночной сторож, заступивший на смену в четыре часа, накормил лошадей, Мак вошел в галерею конюшни свежевыбритый, вымытый и пахнущий карибскими тропиками. В руке он держал яблоко. — Доброе утро, леди и джентльмены, — поздоровался он с лошадьми, проходя мимо их стойл. Большинство лошадей заинтересованно провожали его взглядом. Он добрался до последнего стойла, где Немезида стоял в своей привычной позе, глядя в угол.

Мак подошел к двери и прислонился к ней грудью.

— Доброго тебе утра, — тихо сказал он и увидел, как уши коня становятся торчком, хотя голова не сдвинулась ни на дюйм. — Хочешь яблоко? — Он громко вгрызся в него, но Немезида по-прежнему не реагировал.

От Микельса Мак узнал, что за последние несколько дней лошадь мало ела — по его оценке таким количеством насытить можно было разве что тень воробья, — при этом яблоко, которое было брошено на сено рядом с Немезидой, так и осталось нетронутым.

— Ты, должно быть, ужасно проголодался, — продолжал Мак. — Зверски, я бы сказал. — Лошадь приподняла голову на несколько дюймов, но затем снова опустила ее. — Давай, возьми это! — Он протянул яблоко в стойло.

Когда конь вдруг резко развернулся и нанес обеими передними ногами удар по двери стойла, Маку показалось, что и дверь, и его грудная клетка разлетелись на куски. Он отшатнулся, хватая ртом воздух и держась за ушибленную грудь, в то время как Немезида бесновался и кружился, пыхтя от ярости. В галерее зафыркали и беспокойно заржали другие лошади, чувствуя, что в их утреннем распорядке что-то пошло не так.

Прибежал Тедфорд — молодой человек, один из конюхов.

— С вами все в порядке, сэр?

Маку потребовалось несколько мгновений, чтобы наладить дыхание и привести в порядок кружащуюся голову.

— Довольно сильный удар, но, кажется, кости у меня еще целы, — прохрипел он.

Немезида тем временем немного успокоился и снова отвернулся мордой к углу.

— Это опасно, — сказал Тедфорд. — Вчера утром он мне чуть голову не откусил. Вы уверены, что с вами все в порядке? — Он наморщил нос. — А что это за запах?

— Неприятный?

— Нет, сэр, просто сильный. Пахнет, как… мыло моей матушки.

— Спасибо, Тедфорд. Ты иди, я здесь сам справлюсь. — Мак подождал, пока конюх отойдет и займется чем-нибудь другим, а затем набрался храбрости, потер ушибленную грудь и снова подошел к двери стойла. — Эй! — мягко окликнул он лошадь. — Ты так просто меня не отпугнешь. Я заплатил за тебя шиллинг и намерен извлечь из него пользу.

На спине коня задрожала кожа, одно копыто дернулось, но недостаточно, чтобы попасть в дверь.

— Иди, возьми это яблоко. — Мак снова протянул фрукт, но на этот раз держался настороже. — Да ладно, не упрямься…

Немезида повернулся к нему, глаза были красными и яростными, а зубы оскалены. Лошадь двигалась так быстро, что у Мака не было шанса отступить. Когда голова тараном пошла на него, он приготовился к удару... а потом зубы щелкнули рядом с его левой щекой со звуком выстрела, мимо его лица пронесся горячий ветер... но больше ничего не произошло.