— Подумай об этом, — снова попросила хозяйка дома, пристально посмотрев на него своим волчьим глазом и приложив прохладную ладонь к правой стороне его лица. —Дорогой мальчик, — улыбнулась она, — что тебе еще терять?

Однажды вечером Мак сидел с девочками в их комнате ожидания в задней части дома. Теперь он узнавал их получше и больше не сторонился их общества. Там была Нэн, Холли, Сьюзен, Элис, Дора, Анна, Битси, и, конечно, Дженни.

Он достал одну из игрушек, которую купил в тот февральский день, и поставил ее на стол. Это был деревянный ящик, покрытый сверху металлической пластиной, с прорезанными в ней канавками. В этих канавках покоились восемь изящно раскрашенных маленьких металлических скаковых лошадей под седлами ярких жокеев. При повороте рукоятки на боковой стенке звучала приятная мелодия, а хитроумные шестеренки внутри коробки заставляли лошадей бежать по канавкам к маленькому флажку, который появлялся, обозначая победителя. Девочки просто не могли налюбоваться этим зрелищем. Когда Мак повернул ручку и лошади тронулись с места, колокольчик вдруг начал подавать сигнал молодым леди к их клиентам... один звонок для Нэн, два для Холли, три для Сьюзен…

Наконец в комнате не осталось никого, кроме Мака и Дженнифер. Он непонимающе посмотрел на нее и повернул ручку. Она смотрела на него в ответ своими тусклыми глазами и улыбалась своим изуродованным шрамами ртом, похожим на лук купидона.

И они вместе наблюдали, как лошади кружат, кружат и кружат.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. ДРУГАЯ СТОРОНА

Глава сорок третья

Мэтью собрал всю свою волю в кулак, чтобы постучать в дверь Кардинала Блэка, когда из-за поворота коридора внезапно появился Маккавей ДеКей.

— Я рад, что нашел вас, — сказал ДеКей. — Вы должны пойти со мной.

Резкие нотки в голосе придавали лицу, наполовину скрытому маской, дополнительного напряжения, которое передалось Мэтью.

— В чем дело?

— Ваш друг. Хадсон. Он умирает.

Он умирает. Мэтью не помнил, когда в последний раз кому-то удавалось выбить у него почву из-под ног двумя словами.

— Но что случилось? Как же…

— Фрателло сказал мне, что Хадсона отнесли к доктору. Он ждет внизу, чтобы отвести нас к нему.

Мэтью не мог разобраться ни в своих мыслях, ни в словах, которые слышал. Проклятый остров затуманивал его разум.

— Хорошо, — пробормотал он и ошеломленно повторил: — Хорошо…

Следуя за Фрателло под ярким солнечным светом и омраченным вулканическими серпантинами небом ДеКей рассказал Мэтью о том, что приключилось с Бромом Фалькенбергом, и о том, что Хадсон попытался убедить его сдаться. Рано утром один из табачных плантаторов обнаружил Хадсона — всего в крови с тяжелой раной от меча — на дороге. Его сразу же отвезли к доктору Лучанзе.

— Он, должно быть, пролежал там всю ночь, — тараторил ДеКей. — Потому что он отправился в путь вчера утром.

— Боже мой! — воскликнул Мэтью, шокированный этой ужасной новостью. — Почему мне никто не сказал?

— Хадсон запретил вам говорить. Я поступил, как он велел.

Пока они шли по задымленным улицам, со стороны дворца раздались два колокольных удара, и горожане, мимо которых они проходили, останавливали свою деятельность, чтобы послушать, как эхо разносится меж зданиями.

Очевидно, король Фавор звонил в колокол из своих личных покоев.

— Для чего этот колокол? — спросил Мэтью маленького человека, обладавшего, ко всеобщему удивлению, походкой великана.

— Это не ваша забота, — ответил Фрателло. — Мы сворачиваем здесь, ваш друг находится через две улицы отсюда, выше по склону.

ДеКей посмотрел на вывески, теперь казавшиеся ему зловещими. Покинув Апаулину вчера — после того случая с маской — он вернулся во дворец и попытался разобраться в происходящем в тишине своей комнаты. Но он не находил никакого смысла в своих мыслях, и это настолько парализовало его страхом, что он отказался от ужина. Он смотрел на свое лицо в зеркале Апаулины и видел его здоровым, без уродливых шрамов. Как такое могло случиться? Возможно, он сходил с ума… Но ведь и Апаулина тоже видела его лицо, она назвала его красивым. ДеКей продолжал думать о том, что сказал Мэтью, прокручивая эту мысль снова и снова. Этот остров меняет нас.

Это было невозможно. Остров… должен быть просто островом. У него не могло быть ни души, ни мотивов… ни злого умысла. Но ДеКею хотелось поговорить об этом, и он задался целью вновь обсудить это с Мэтью, когда представится такая возможность.

— Здесь, — сказал Фрателло.

Они поднялись по каменным ступеням и вошли в дверь дома, выкрашенного в ярко-желтый цвет, с навесом в красную и белую полоску. Когда Мэтью переступил порог вслед за Фрателло и ДеКеем в помещение, которое в Нью-Йорке могло служить одновременно гостиной и аптекой, он испугался самого худшего. Ему ничего не оставалось, кроме как держаться за свои страхи и сосредотачиваться на настоящем моменте. Мысли бросались врассыпную, мешая ему изучить уставленное бутылками с растительными настойками и другими препаратами помещение.

Вчера поздно вечером он спустился в гавань, чтобы изучить лодки. Фонари мерцали тут и там, вздрагивая от прикосновений ветра. Небо на другой стороне острова приобрело красноватый оттенок, и над дымящимся конусом вулкана можно было увидеть несколько вспышек огня. Если он взорвется, вся Голгофа будет обречена.

Мэтью вышел на пирс, чтобы найти самую прочную лодку, привязанную к причалу. У него не было особого выбора: все лодки были около двадцати пяти футов в длину, оснащенные системой простых парусов. Лучшей Мэтью показалась «Амика» — та самая лодка, на которой островитяне впервые приплыли к «Немезиде».

Мэтью посмотрел на звезды, которые в настоящее время были скрыты завитками дыма. Сможет ли он осуществить задуманное, руководствуясь тем, что узнал из книги по астронавигации? Управлять парусами несложно, поскольку он многому научился на корабле капитана Джеррела Фалько, когда уплывал с Острова Маятника Профессора Фэлла. Он рассчитывал, что справится. Побег из этого ужасающего места должен быть совершен завтра ночью.

Пока Мэтью брел обратно на холм ко дворцу, голгоф снова заревел, шум эхом прокатился по городу и добрался до чернеющего моря. Мэтью стиснул зубы в решимости…

— Сюда, — сказал Фрателло, пока они проходили через приемную врача. Они зашли во вторую комнату, где стояло с полдюжины кроватей и располагалось еще больше полок с различными жидкостями. Также здесь было множество плетеных корзинок с сухими листьями и стеблями каких-то растений, которые Мэтью не мог идентифицировать.

Здесь, на третьей кровати, накрытый простыней под бдительным контролем мужчины в очках, одетого в коричневые панталоны и белую рубашку с закатанными рукавами, лежал Хадсон Грейтхауз, чье лицо было пугающе серым на фоне постельного белья. На его подбородок и левое плечо были наложены повязки, часть которых виднелась над краем простыни. Глаза Хадсона были закрыты, растрепанные волосы влажными прядями падали на лоб. Мэтью с ужасом подумал, что его друг уже мертв, но, оттеснив Фрателло и ДеКея и подойдя к кровати, он заметил, что грудь Хадсона слабо вздымается, а лицо блестит от пота.

Доктору на вид было за сорок, венок песочных волос обрамлял лысую загорелую макушку. Он собирался поднести к губам Хадсона какую-то коричневатую жидкость в деревянной ложке, но отвлекся на посетителей: поднял глаза, кивнул вновь прибывшим, а затем заговорил со своим пациентом на языке острова. Он ткнул ложкой Хадсону в рот. Глаза раненого медленно открылись. Они были мутными и залитыми кровью.

— Prendere [65] , — сказал доктор. — Rilassati, rilassati e goditi [66] .

Понял его Хадсон или нет, неизвестно, но его губы разомкнулись, и он принял лекарство. Затем доктор тихо заговорил с Фрателло.